Нина ДЫМШИЦ
Изящные игры ученика (о фильме Б. Юрцева "Изящная жизнь")



Минувшим летом, в дни XXI Московского международного кинофестиваля, в Музее кино в ретроспективной программе «Новости из прошлого» впервые, после десятилетий забвения, была показана «Изящная жизнь» Бориса Юрцева, картина 1932 года. Специально для этого показа Госфильмофонд России отпечатал видеокопию с единственного сохранившегося негатива. Это было настоящее открытие — открытие фильма, открытие режиссерского имени, открытие важной стилевой линии в истории советского кино. Поистине «новость из прошлого» (повторенная Музеем в ноябре), она подвигла музейщиков на дальнейшие разыскания — их результаты мы предлагаем вниманию читателей. Публикацию архивных документов, возвращающих из забвения незаслуженно забытого и бесспорно талантливого отечественного кинорежиссера, предваряют киноведческие заметки, сделанные после первого показа «Изящной жизни».

 
 
«Изящная жизнь»
«Росфильм», 1932 г.
Сценарий Б. Зорич, П. Лин
Режиссер Б. Юрцев
Оператор В. Попов
Художник Д. Колупаев
Шеф картины – ТРАМ завода имени тов. Сталина (б. АМО)
Озвучено московской фабрикой «Росфильм»
Режиссер по озвучанию и композитор Николай Крюков
Ассистент Е. Ладыженская
Дирижер Г. Лукин
Конструкция шумовой аппаратуры В. А. Попов (МХТ 2-й)
Ассистенты по шумовому оформлению В. Ладыгина, Е. Кашкевич, Л. Шабадаш
Звук записан по системе инженера А. П. Шорина на советской пленке «Союз».
 
В ролях:
 
Б. Тенин — Фрэд
О. Жизнева — Маруся
Е. Мельникова — Лиза
И. Твердохлеб — кочегар Охраменко
К. Градополов — Андрей
 
 
Наверное, самым большим подарком прошедшего Московского кинофестиваля для меня оказался первый — спустя 66 лет после премьеры — показ «Изящной жизни». Вообще каждая архивная находка — подарок. А картина Бориса Юрцева, как выяснилось, осталась на редкость живой и привлекательной по сей день.
В чем же секрет ее устойчивого обаяния?
Быть может, в том, что лента изящна и полна игры.
Ну, скажем, игры с фабулой, хрестоматийной для рубежа 20-30-х: советская жизнь, советские стройки, новые отношения в СССР — и эксплуататорский Запад. В публикуемых следом (в подборке архивных материалов) «Поручениях группе» Юрцев просит приготовить к просмотру ряд русских картин из заграничной жизни. Можно дополнить список и фильмами студии «Межрабпомфильм», которая в это время специализируется на «заграничной теме» — коль скоро одним из ее акционеров была Международная организация рабочей помощи. Однако в фильме Юрцева «наша» жизнь остраннена взглядом иностранца, английского матроса, волею судеб вырвавшегося из «той». Некое продолжение фабульной линии и приема, заявленного еще в кулешовском «Мистере Весте...». Это игра не ироничная, но веселая.
Поразительно — для начала 30-х — играет Юрцев со звуком. Вот уж «Звуковая заявка» в действии!
Слово — в титрах и в звучащей речи — емко, выразительно и неиллюстративно. Первые слова здесь вообще произносятся попугаем.
«Дьявол, рому!», — орет он любимую фразу своего хозяина, капитана британского флота.
Неожиданные речевые вставки производят комический эффект. Вот пятится от милиционерши (у нее, кстати, одна звуковая характеристика — свисток) одесский воришка-бендюжник, пытавшийся снять с задремавшего героя башмаки, и вдруг мощным басом произносит: «Пардон», — и крякает.
А вот в финале — после титрованных переговоров героя и его возлюбленной милиционерши об отъезде на Днепрострой — раздается нарочито фарсированный голос начальника отделения милиции: «Товарищи! Ежели каждый милиционер будет выходить замуж, кто же останется легурировать уличное движение?»
Трогательно-баюкающее «а-а, а-а, а-а...». Звучит детский голосок: девочка в доке подвесила люльку к огромному крану и качает куклу.
Шумам явно уделялось большое внимание, недаром шумовики занимают в титрах так много места. При всем их совершеннейшем «натурализме», используются, вводятся они тоже весьма условно. Здесь — игра на сочетании шумов, титров, звука, музыки. Кочегарка на корабле — только на шумах и титрах. Авария на Днепрострое — сначала на шумах и голосе, без музыки. Затем врывается музыка и вместе с ней — титры. Причем шрифтовая игра в них — совершенно в духе советского монтажного кино:
                        вода!!!
                        Вода!?! (крупнее)
                        ВОДА!!! (во весь экран)
Игра с языком-речью доведена до совершенства в сценах, где непонимание иностранной речи остранняется еще и немотой экрана. Так сказать, двойное остраннение. Тут возникает пантомима. Цирковых дивертисментов в духе мейерхольдовской биомеханики здесь вообще немало. Обучение англичанина жесту «во!» («Борщ — во!», — большой палец вверх). Гонки вокруг афишной тумбы. Русское чаепитие по-английски с жонглированием блюдечками, сушками и вареньем. Игра с рюмкой рома, которую герой неуклюже подносит «Дьяволу», то есть, британскому капитану. И т.д.
Начинающий композитор Николай Крюков (в это же время он работает над фильмом «Дела и люди» с Мачеретом, позже — с Райзманом над «Летчиками») играет здесь по-своему. Скажем, лейтмотив героя он складывает из поразительных звуков: такие некогда извлекали смычком из пилы музыкальные эксцентрики. А в партитуру одной из сцен на Днепрострое включен стук молотков по металлу, этакие мощные цимбалы...
Свои игры — в изобразительном решении фильма. Откровенно рисованные задники: мальчишки в британском порту на втором плане ловят рыбу, забросив лески прямо в картинку туманного моря. А Фрэд, герой, засыпает в Одессе на скамейке просто в театральных декорациях. И тут же — документальные кадры: Одесский порт, набережная, город, памятник Дюку, Днепрогэс, плотина... Или рисованые кораблики — подложки под титры сцен на британском и советском судах.
Актеры явно получают удовольствие, играя игру, если можно так сказать. Органичны и, вместе с тем, лукавы почти дебютантка в кино Евгения Мельникова (вскоре она сыграет одну из лучших своих ролей в «Летчиках») и Иван Твердохлеб, кочегар Охраменко. Это — то, что называется «роли второго плана». Что же касается героев, то у Бориса Тенина (Фрэда) и Ольги Жизневой (в непривычном для нее амплуа: здесь она вовсе не «вамп», а играет с теплотой и неожиданной иронией одесского милиционера-регулировщика) это чуть ли не лучшие роли в их кинобиографиях. За спиной мейерхольдовца-Тенина к этому времени только «Кружева» и «Златые горы» Юткевича и «Встречный» Юткевича и Эрмлера. В списке претендентов на Фрэда у Юрцева значатся девять актеров. Среди них, помимо Тенина, — Ливанов, Захава, Новосельцев, Мартинсон. У каждого из них свое мужское и актерское обаяние. Но самая широкая улыбка и самая глубокая страстность при внешней непроницаемости — безусловно, у Тенина. Интересно, каким был бы Фрэд мхатовца-Бориса Ливанова — при игровой установке Юрцева. Ведь через пару лет он азартно и с блеском исполнит странного «игрового» Петра Виноградова в фильме Мачерета.
И, наконец, игры Юрцева с самим собой и с Учителем.
Я не берусь отловить после первого просмотра все эйзенштейновские реминисценции в «Изящной жизни», их много и они многое говорят посвященному. Вот лишь наиболее явные.
Британский страж порядка, снятый крупно снизу, поразительно напоминает Сергея Михайловича в форме лондонского полисмена, когда он в 29-м году снялся по просьбе Ганса Рихтера для фильма «Каждодневность» (законченного лишь в начале 70-х). Вряд ли Юрцев знал эти кадры. Остается предположить поразительную близость вúдения ученика и Учителя.
Полисмен замахивается на Фрэда. Кадр — по ракурсу, крупности, мизансцене — явная отсылка к «Броненосцу».
«Офицеры у нас в Черном море купаются» (то есть, тех, царских, порешили) — несколько неожиданная для 32-го года реплика юной девушки на советском корабле. Уж не тень ли «Броненосца» пролетела?
Растерявшийся и оглушенный взрывами на стройке Фрэд вылезает из железного ковша точь-в-точь, как «Король» шпаны, сыгранный Юрцевым в «Стачке». Для усиления ассоциации тут же — брандспойты. Сначала — прямо «стачечные», сильные, устрашающие, струи. И только потом понимаешь, что здесь они «добрые», смывают горные породы.
Есть у Юрцева и своя «драма на тендере» — бунт прозревшего Фрэда на британском корабле и драка матросов с офицерами и их прихвостнем. Естественно, комедийно окрашенная: в следующей сцене Фрэд появляется у своей одесской милиционерши с разбитым носом и решительным: «Едем!» (на Днепрострой).
Ну и главное, кульминация реминисценций. Пародия на Одесскую лестницу.
Опаздывая на отходящий корабль, Фрэд и его друг, кочегар Охраменко, носятся по незнакомой Одессе, попадая в разные анекдотические ситуации. Одна из них — репетиция газовой атаки — просто из Ильфа и Петрова. В бешеном темпе проносится по какой-то лесенке, слету вбегает в женский сортир и получает зонтиком по голове Охраменко, только что любовавшийся Дюком на пьедестале. А вот семь пролетов другой лестницы, снятой снизу. По ней семенит маленький Охраменко с арбузами под мышками, то исчезая из виду, то вновь появляясь, преодолев очередной пролет.
Далее следует клоунада Тенина и Твердохлеба у тумбы с афишей афиногеновского «Страха».
Вот такие шутки ученика.
Интересно, как воспринял их Сергей Михайлович, сам знавший толк в игре?
Об этом пока ничего не известно.




Новости
Текущий номер
Архив
Поиск
Авторы
О нас
Эйзенштейн-центр
От издателя
Ссылки
Контакты


 « 




































































































































































































































































 » 


Использование материалов в любых целях и форме без письменного разрешения редакции
является незаконным.